Твоя "золотая" жизнь

Василий Григорьевич Поляков, Нина Антоновна Полякова (Вальдман), Ира и Владик Поляковы

В прошлой статье я написала то, о чем вспомнила в процессе «посадки семейного дерева» о семье моей мамы. Сегодня добавлю к родословной семьи мощную ветку со стороны отца. Эта ветка действительно была мощной, потому что все предки отца имели очень многочисленные семьи и веками жили практически на одном месте. Мой папа – Поляков Василий Григорьевич родился в деревне Алабино Наро-Фоминского района Московской области. В семье было 8 детей, кроме того в одном доме жили деды и бабки, взрослые дядья и тетки, в общем огромная работящая семья. Летом работали на своих полях, зимой взрослые подавались в Москву на заработки, а подросшие дети помогали в кустарных промыслах: плели корзины, валяли валенки. Такое трудолюбие приносило свои плоды, семья была зажиточной, что и привлекло на нее неприятности. Ох уж эта российская зависть к тем, кто живет лучше, чем ты. Наверняка знаете анекдот, когда Бог предлагает мужику все, что только тот захочет, но с одним условием – соседу будет дано то же, но вдвое больше? Помните, чем закончился анекдот? Мужик попросил у Бога выколоть ему один глаз…

Когда началась коллективизация, семью Поляковых внесли в списки на раскулачивание. Но им повезло, потому что один из членов семьи работал тогда в ЦК ВКП(б) и он спас семью своих родителей и братьев. Как говорил отец, ночью к дому подъехало несколько машин, на которые погрузили все имущество. Даже дом разобрали по бревнышку и вывезли. Когда утром к воротам подошли активисты-раскулачиватели, то ни семьи, ни самого дома по этому адресу они уже не нашли.

А семейство привезли в соседний город Апрелевку, где разобранный дом собрали, вещи расставили по местам и начали новую жизнь. Двумя абзацами выше писала о том, что семейство «веками жило на одном месте», но с начала 20 века Поляковы будто записались в кочевые цыгане, по крайней мере, некоторые члены семьи. Сельским хозяйством больше семья не занималась, подросшие дети начали получать городское образование. Василий хотел стать военным и поступил в военное училище, закончил его и сразу же попал на финскую войну, где его, молоденького лейтенанта назначили командиром над подразделением девушек-лыжниц. Даже о «большой» войне с фашистами папа рассказывал совсем по-другому, чем об этой зимней военной кампании. От финской войны у него остались самые ужасные воспоминания, он говорил, что немцы никогда так жестоко не расправлялись с пленными, как это делали финны. Я не уверена, следует ли мне писать здесь то, о чем рассказывал мне отец, это страшно. Но где еще я смогу передать его жизнь в воспоминаниях? Я всегда была папиной дочкой, и только со мной папа был откровенен, он знал, что я пойму его и что мне интересна его жизнь, мы часто беседовали о его прошлом. Наверное, я все-таки обязана перед папиной памятью написать так, как это было, как он это вспоминал.

советские солдаты в окопах на финской войне

Он вспоминал, как поначалу ему было нелегко командовать молоденькими девушками. Они все были спортсменками – лыжницами и биатлонистками (тогда это, кажется так еще не называлось, но сути это не меняет) и только и делали, что строили глазки своему 20-летнему командиру. Но такая беспечность закончилась в тот день, когда финны захватили в плен двух девушек из его подразделения, издевались над ними, а потом привязали каждую к наклоненным деревьям и разорвали их на части. Лейтенант Поляков специально привел свое подразделение на место гибели девушек, они похоронили то, что от них осталось, а когда стемнело, отряд скрытно проник в финские окопы и девушки-солдаты без единого выстрела, ножами вырезали всех финнов, которые там были.
Та война принесла победу Финляндии и большие потери Красной Армии. Поэтому официально про эту военную кампанию вспоминать не любят, будто и не было ничего.

Сразу же после финской войны мой отец поступил в военную академию имени М.Фрунзе. Жизнь военный курсантов мало чем отличается от студенческой жизни в любом другом гражданском ВУЗе, разве только более строгим соблюдением дисциплины. Однако по папиным рассказам курсанты-«академики» тоже не прочь были порезвиться на занятиях, хотя в составе слушателей академии было достаточно много не только молодых командиров, но и командиров Красной Армии, прошедших гражданскую войну. Многие из них были малограмотны, военную карьеру сделали в боях с Белой армией, но современность диктовала свои условия, поэтому их в приказном порядке отправили на учебу.

Первый курс прошел за изучением военных наук, а потом началась большая война. Курсантов военных учебных заведений не сразу отправили на фронт, но когда фашисты вплотную подошли к Москве, то к обороне города привлекали всех, кого только было можно.

Ополчение идет защищать Москву

Отец вспоминал о панике, которая началась в Москве 16 октября 1941 после прорыва немецко-фашисткими войсками советского фронта на Можайском направлении. На линии не вышел общественный транспорт, метрополитен закрылся, закрылись все магазины, в городе начались массовые грабежи. Большинство руководителей города, работники ЦК ВКП(б), горкома и райкомов партии, директора предприятий быстро покинули Москву. В городе осталось население, которому не выдали зарплату, у них не было возможности купить еду и выехать из города в эвакуацию. Говорят, что если бы немецкое командование знало о том, что творится в Москве, то они могли бы взять город без проблем одним полком. Поэтому оставшиеся работоспособными структуры власти (в основном органы НКВД) для ликвидации чудовищного беспорядка приняли жесткие меры, на улицы города вышли вооруженные патрули из числа курсантов военных учебных заведений и сотрудников госбезопасности, которые получили приказ расстреливать на месте грабителей, мародеров и других преступников. Не только мой отец, но и другие очевидцы тех событий вспоминают, что московская паника не имела других прецедентов, так позорно, как москвичи в октябре 1941 года, не вели себя больше ни в одном городе. Только многочисленными расстрелами удалось навести порядок в городе к 20 октября, когда было введено осадное положение.

Парад 7 ноября 1941 года. Где-то в этом парадном строю идет мой отец.

7 ноября 1941 года мой отец торжественным маршем прошагал в общем строю по Красной площади на историческом параде, а оттуда его подразделение привезли прямо на фронт в район Наро-Фоминска, в родные места. После окончания битвы под Москвой было решено всех выживших курсантов вернуть в учебные заведения для завершения учебы. В первые месяцы войны были чудовищные потери среди командного состава, надо было восполнять ряды офицеров грамотными военными специалистами. Через год, закончив ускоренный курс академии, старший лейтенант Поляков, отбыл на фронт. Как говорят «прошел всю войну в действующей армии». В звании капитана, с орденами на кителе, принял участие в Берлинской операции в составе 5 Ударной армии. И вот тут уже проявляется «ирония судьбы» — батальон, которым тогда командовал отец, в числе других подразделений штурмовал город-крепость Кюстрин, где в то время жила семья моей мамы, вывезенная из Одессы отступающими немецкими войсками. Но там они не встретились, встреча была им суждена совсем в другом месте и в другое время.

Боевые друзья празднуют победу в Берлине. Капитан Василий Поляков — крайний слева.

После окончания войны моего отца опять послали на учебу в учебное заведение Главного разведуправления Генерального штаба, потом он несколько лет работал в советской дипломатической миссии в Нью-Йорке. Блистательная карьера была прервана на взлете. Однажды в далеко не прекрасный день отец получил приказ прибыть в Москву для предоставления отчета и решения о его дальнейшей службе. Однако он был арестован сразу же по прибытии на корабле во Владивостоке, и этапирован в Москву в тюрьму на Лубянке. Это та самая жутко известная внутренняя тюрьма НКВД-КГБ, где содержались в условиях психологических пыток самые известные узники из числа репрессированной советской элиты: Бухарин, Рудзутак, Берзин и многие другие.
В инструкции по управлению внутренней (секретной) тюрьмой управления делами особого отдела ВЧК написано: «Внутренняя (секретная) тюрьма имеет своим назначением содержание под стражей наиболее важных контрреволюционеров и шпионов на то время, пока ведется по их делам следствие, или тогда, когда в силу известных причин необходимо арестованного совершенно отрезать от внешнего мира, скрыть его местопребывание, абсолютно лишить его возможности каким-либо путем сноситься с волей, бежать и тому подобное».

Режим этой тюрьмы существенно отличался от условий обычных тюрем. Не допускалось получение информации с воли или передача каких-либо сведений из тюрьмы. Подследственным были категорически запрещены переписка с родственниками, чтение свежих газет и журналов.

Тела и души подследственных увечили на допросах, которые проводились в кабинетах следователей, где стояли только столы и наглухо прикрученные к полу табуреты. Арестантов сильно били, но самой популярной пыткой была пытка бессонницей.
Прошедшие через этот ад, так вспоминают эту пытку: «Поочередно сменяющиеся следователи тебя допрашивают в течение нескольких суток кряду с перерывами на краткий, не более часа, сон. После трех суток интенсивных допросов, в промежутках между которыми ты погружаешься не в сон – тревожное забытье – утрачивается чувство времени. Грань между кошмарной явью и ужасом сновидений, более схожих с галлюцинациями, стирается напрочь. Появляется всеобъемлющий гнетущий страх, переходящий в панику. Еще через двое суток ты, лишенный полноценного сна, уже не ориентируешься не только во времени, но и в пространстве, как бы перемещаясь в виртуальный мир. А дальше… Дальше ты согласишься на все, только бы вновь обрести самого себя и оказаться в реальном мире!»

Весь истерзанный, еле-еле выживший, отец был в итоге осужден, хотя так и не признал за собой никакой вины, и приговорен к отбыванию наказания в «Воркутлаге».

Воркутлаг представлял из себя лагерные бараки, окруженные кладбищами тех, кто не выжил.

Начиная с этого момента  у папы  и началась жизнь зэка, а затем шахтера. Отца, естественно лишили воинского звания и всех наград, но потерял он не только это.  Ко дню ареста у отца уже была своя семья, в которой подрастал сын. Но ни жена, ни родители, ни многочисленные братья и сестры не захотели иметь  дела с арестованным мужем и сыном. Я не имею права осуждать их, потому что, сколько бы я ни слышала о тех временах от мамы и отца, я все равно не могу в должной мере понять те условия, в которых вынуждены были жить люди. Но отец мой мог все понять, потому что он все знал. И тем не менее до конца жизни он не простил своей семье это предательство. Хотя после смерти Сталина отец был полностью реабилитирован, ему вернули звание и награды, и тогда на него просто посыпались покаянные письма от бывшей жены и родных, он не простил их, никого. Когда я спрашивала его о причине такой суровости, то он отвечал, что в тюрьме и в лагере гораздо легче было тем, кто получал письма и посылки с воли, а ему даже папирос некому было прислать, и вообще он чувствовал себя практически мертвым и никому не нужным. Я очень удивлялась такой папиной несгибаемости в отношении его родных, потому что я знала его как очень домашнего, нежного и заботливого человека. За свою жизнь папа голоса дома не повысил, очень баловал свои детей, потом внуков, обожал жену. Я могу только представить степень папиной боли, если он не нашел в себе сил примириться с родными.

Процесс реабилитации не был быстрым, да и как могло быть иначе, когда в лагерях и тюрьмах томились миллионы людей, все политические дела надо было пересмотреть. Но что было сделано достаточно быстро, так это смягчение лагерного режима. Политических заключенных «расконвоировали», это означает, что они могли свободно перемещаться в пределах Воркуты, только уехать не могли. Вот в этот период папа и встретил симпатичную девушку, которую звали Нина Вальдман, полюбил её, и они поженились. Уже родился  у них первенец, ваша покорная слуга, когда дело папы было пересмотрено, он получил полную реабилитацию с восстановлением во всех правах. Папе не только возвратили ордена и воинское звание, но и предложили вновь вернуться на службу, получить назад свою квартиру в Москве и продолжить карьеру. Поставили только одно условие – он должен развестись со своей женой-немкой, потому что мама  так и не была реабилитирована, и ей еще несколько лет нельзя было выезжать из Воркуты.  Представляете себе такую ситуацию? Я понимаю, как переживала мамочка, как болело её и без того истерзанное сердце…  Но папа сказал, что его жена была единственным человеком, кто не предал его в беде, и он тоже никогда не предаст её. Так у папы окончательно завершилась карьера кадрового военного и началась карьера советского шахтера.

Воркутинские шахтеры в 50-х

До конца жизни папа работал на шахтах в Воркуте, он получил еще одно образование, на этот раз горного инженера. Но и с военным прошлым не порвал окончательно, он читал лекции по тактике и стратегии офицерам в многочисленных военных частях, дислоцированных в Воркуте и в других городах Коми АССР. И хоронили папу с воинскими почестями, под звуки военного оркестра, игравшего «Прощание славянки», и с военным салютом. С тех пор не могу слушать этот марш без слез.

Мои родители так и остались навсегда в мерзлой воркутинской земле, судьба не дала им возможности вернуться в родные места. Но для своих детей они создали любящую семью, настолько благополучную и дружную, что я никогда не страдала от отсутствия в моей жизни бабушек и дедушек, тетушек и дядюшек. Папа и мама были для нас настоящим символом любви и преданности, живущими друг для друга и для своих детей. А еще я научилась у них тому, что как бы ни было временами тяжело и безнадежно в жизни, надо подниматься и идти дальше, строить свою жизнь заново и давать такую же возможность своим детям. Спасибо им за эту науку! Я надеюсь, что они довольны мной сейчас.

В память моих родных я сделала видеоальбом о Воркуте. Посмотрите, пожалуйста.

Хотите узнать больше?
Оставьте свое имя и e-mail в подписной форме, которая находится внизу страницы, и вы первым получите новости от меня.

Также на эту тему можете почитать:

Share this post for your friends:

Friend me: